Альтернативная глобализация и трансграничные миграционные процессы в Центральной Азии
This text has been translated into English here.
Китайский проект BRI претендует на то, чтобы его можно было рассматривать как проект новой глобализации через активизацию и развитие новых трансграничных маршрутов, технологий, разнообразных потоков, мобильности. Этот проект пытается сконструировать конкурирующий с Западом глобальный центр, который способен самостоятельно определять логистику, собственное интенсивное финансовое, товарное присутствие, свои политические и культурные влияния. Эта версия глобализации ориентируется на те страны, которые выпадали из поля зрения Запада или периферизовались им. В каком-то смысле можно говорить, наверное, об альтернативной глобализации по аналогии с альтернативными проектами модернизации и модерна. Эта альтернативность создаёт некоторую точку напряжения между Китаем и Западом, претендующих на статус центра, вместе с тем она даёт возможность многим странам, оказавшимся в периферийном положении в существующей глобальности, занять более важное место в параллельной глобальной иерархии. Однако наивно было бы думать, что все участники проекта BRI окажутся одинаково в выигрыше и что не возникнут новые иерархии гегемонии, которые закрепят прежний или создадут новый периферийный статус многих стран и регионов.
Одной из сфер, в которой формируются глобальные зависимости, является трансграничная миграция. Доступ иностранцев на национальные рынки труда, их правовой статус и социальная защита являются предметом постоянных переговоров богатых и бедных стран, их взаимных политических претензий, требований и просьб друг к другу, а также шантажа и конфликтов. Через направление наиболее массовых миграционных и денежных потоков определяется, в каких иерархических отношениях страны находятся друг по отношению к другу, кого нужно считать центром и кого периферией. В современной модели глобализации таким основным притягивающим мигрантов центром по-прежнему являются страны Европы и Северная Америка, тогда как страны Юга выполняют роль поставщика трудовых ресурсов. Ряд регионов, таких как Россия, Казахстан и страны Персидского залива, занимают промежуточное положение: они являются одновременно странами иммиграции и эмиграции.
Отличие новой альтернативной модели глобализации, предлагаемой Китаем, состоит в том, что новый центр не рассматривает себя страной, притягивающей мигрантов. Наоборот, проект BRI скорее способствует центробежных миграционных процессов, по-видимому сохраняя и даже усиливая текущие миграционные процессы. Эту перспективу хорошо видно на примере постсоветской Центральной Азии.
После распада СССР ЦентAральная Азия, три её страны – Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан, переживают процесс интенсивной трудовой миграции за пределы региона. Эта трансграничная миграция в основном идёт в Россию и Казахстан. Такие направления стали складываться ещё внутри СССР в 1970-80-е годы и приобрели масштабный характер в 1990-2000-е гг. В пиковые 2013-2014 гг. общее число мигрантов из этих трёх стран Центральной Азии, единовременно находящихся в России, достигало 4,4 млн человек (Узбекистан – 2,5; Таджикистан – 1,2, Кыргызстан – 0,7), основную часть которых составляли трудовые мигранты, чаще мужчины молодого возраста [1]. Кризисы 2015-2016 (который был связан с агрессией против Украины и введёнными против России санкциями) и 2020-2021 гг. (связанный с пандемией и закрытием границ) повлияли на масштаб миграции: на середину 2021 года их было 2,8 млн человек [2], не считая тех, кто в последнее десятилетие принял российское гражданство (это число может составлять около 0,6-0,8 млн человек). В Казахстане в пиковые годы работало не менее 0,5 млн трудовых мигрантов из трёх соседних стран [3].
В обратную сторону, из России в Центральную Азию, идёт денежный поток [4]. В пиковый 2013-2014 гг. общая сумма таких переводов составила около 11,5 млрд долларов США (Узбекистан – 5,65; Таджикистан – 3,85, Кыргызстан – 2). В результате кризиса 2014-2016 гг. переводы резко, почти вдвое, уменьшились, потом постепенно восстанавливались. В 2020 году, с учётом нового пандемийного кризиса, эта общая сумма составляет около 8 млрд долларов США. В Казахстане в 2019 году мигранты заработали не менее 0,3 млрд долларов США [5]. Денежные переводы из России и Казахстана составляют значительный масштаб – от 15 до 45% к ВВП трёх стран Центральной Азии, при этом они идут в основном на распылённые социальные расходы, а не инвестиции в изменение структуры и повышение эффективности местной экономики [6].
Такое направление миграции людей и денег между Россией и Казахстаном, с одной стороны, и Кыргызстаном, Таджикистаном и Узбекистаном, с другой, имеет две основных причины. Первая – демографическая и экономическая диспропорция. В странах ЦА продолжается быстрый рост населения, но отсталая экономическая структура не позволяет обеспечить всех жителей рабочими местами и растущими заработками. Рынок труда в России и Казахстане, напротив, быстро развивался в 2000-е годы на фоне растущих цен на сырьё и испытывал недостаток недорогой рабочей силы. Эта диспропорция создала известный эффект выталкивания-притяжения [7]. Вторая причина – относительная доступность российского и казахстанского рынков труда для жителей юга Центральной Азии. Между странами отсутствует визовый режим, пересечение границ долгое время, за исключением периода пандемии 2020-2021 гг., не было серьёзно ограничено и трудовые мигранты легко попадали в Казахстан и Россию, где могли найти работу в документированном или недокументированном статусе [8]. Такой благоприятный правовой режим облегчался наличием сложившейся в 20 веке в имперский и советский периоды транспортной инфраструктурой, которая позволяет быстро перемещать значительные массы людей по воздушных, автомобильным и железнодорожным артериям, плюс социальные связями стран и совместными культурными и языковыми привычками. Оба этих факторы и определяют направление и характер массовой миграции.
Миграционные процессы являются одним из важных факторов политического доминирования России в регионе. Чем больше центральноазиатских мигрантов уезжают в Россию, тем больше российская власть имеет способов давления на руководство стран Центральной Азии через создание инструментов воздействия на мигрантов, границы и диаспоры. Кыргызстан уже вошёл в иниицированный российской стороной Евразийский союз, сейчас Москва добивается, в том числе используя активно аргумент миграции, вхождение в этот союз Узбекистана и Таджикистана.
Трансграничная миграция на постсоветском пространстве имеет не линейную, а циклическую динамику, при этом её структура постепенно претерпевает не только количественные, но качественные изменения. Центральноазиатская миграция сегодня становится более сложным явлением. Она всё больше дифференцируется по социальным группам, втягивая разные экономические классы в мобильность. Он становится всё более дифференцированной по мотивациям, включая кроме временных заработков желание получит квалификацию, образование, новый опыт и даже полностью сменить страну проживания. Она становится более регионально дифференцированной: кроме России и Казахстана, рынки которых по-прежнему поглощают основную массу мигрантов, появляются и потихоньку растут миграции в Европу и Америку, на Ближний и на Дальний Восток (например в Южную Корею), в Юго-Западную Азию. Миграция, другим словами, выходит из постколониальной и постсоветской колеи и встраивается в новые глобальные иерархии, где центром является Запад, Россия и богатые страны Передней и Южной Азии.
Как может повлиять на миграцию проект BRI? Могут ли измениться интенсивность и направления миграции из стран Центральной Азии? Появятся ли новые политические связи и зависимости вокруг миграции или останутся прежние? Конечно, этот вопрос сейчас, когда проект BRI находится в начальной стадии планирования и развёртывания, имеет больше гипотетический и прогностический характер.
Кажется, что проект BRI своими планами продолжает уже сложившуюся тенденцию миграции из Центральной Азии в Россию и даже усиливает действие тех факторов, которые к этому подталкивают. На поверхности лежит вывод, что благодаря развёртыванию, в рамках планов BRI, новых транспортных и логических инфраструктур будут созданы дополнительные рынки труда в строительстве и сопутствующих сферах экономики, где заняты мигранты. Причём основными станут рынки там, где протяжённость территорий и интенсивность эти инфраструктур выше, а конечный потребитель ближе и богаче, то есть в России и Казахстане. Сами эти обновлённые инфраструктуры создадут новые технические возможности увеличения скорости, пропускаемости и интенсивности товарных и людских потоков, что также должно способствовать росту миграции. Кроме того, одним из последствий может быть дополнительное давление на рынки труда в самой Центральной Азии со стороны китайской рабочей силы, которая обычно привлекается к инфраструктурным проектам, которые финансируются Китаем [9]. Таким образом, проект BRI скорее всего создаст дополнительные эффекты выталкивания рабочей силы из Центральной Азии в направлении России и Казахстана.
Однако возможно и одно новшество. Если будут осуществляться планы строительства нового транспортного коридора через Центральную Азию на Ближний Восток, то возникнет новая инфраструктура, которая станет альтернативной российской, имеющей имперские и советские корни и связанную с руссофонными историческими и культурными моделями идентичности, отношений и поведения. Вне всякого сомнения это приведёт к постепенному усилению низовой и верхушечной коммуникации Центральной Азии со странами тюркоязычного, персоязычного и арабоязычного макрорегионов, обмен разного рода идеями и ресурсами, в том числе культурными, усиление мусульманской идентификации и практик. Вместе с интенсификацией товарных и информационных связей возрастут уже сегодня складывающиеся людские потоки между Центральной Азией и Ближним Востоком, в основном из первого в последний. Проект BRI способен, таким образом, породить новое направление массовой центральноазиатской миграции с перспективой её постепенного роста и частичного замещения миграции в сторону Казахстана и России.
Все эти гипотетические перспективы указывают на то, что транзитная роль стран Центральной Азии между Китаем, Россией, Ближним Востоком и Европой хотя и будет, несомненно, поддерживать местную экономику, но в целом закрепит её подчинённый периферийный характер по отношению к старым и новым центрам. Старые точки напряжении и кооперации, связанные с Россией и постсоветским пространствам, не исчезнут, но дополнятся новыми – с востока и юго-запада.
Являются ли все эти предполагаемые изменения действительно альтернативной современному глобальному порядку и глобальной иерархии центров и периферий? Похоже, что не являются. Проект BRI активизирует те тенденции в миграциях, которые уже сложились или начинали складываться ранее, в существующей мировой системе, и воспроизводит, даже в какой-то степени усиливает те неравенства, которые в них уже были заложены. Это неравенства между нынешними постсоветскими режимами Центральной Азии и России, которые постепенно дополняются растущими политическими влияниями с Ближнего Востока. Все стороны этого многоугольника, включая Китай, находятся в противоречивых отношениях друг с другом, смотрят друг на друга больше с подозрением, чем с надеждой, видят в той же трансграничной миграции скорее проблемы и риски для своих стран, нежели возможности для развития. Ни сам Китай в одиночку, ни члены разнообразных международных объединений, созданных в пространстве BRI вряд ли смогут контролировать имеющиеся и возникающие точки кооперации и напряжении, вести переговоры, чтобы урегулировать спорные темы, создать механизмы преодоления неравенства между странами и внутри них.
[1] Olga Chudinovskikh and Mikhail Denisenko Labour Migration on the Post-Soviet Territory / Mikhail Denisenko, Salvatore Strozza, Matthew Light (Eds). Migration from the Newly Independent States 25 Years After the Collapse of the USSR. Springer, 2020. P.55-80
[2] Мкртчян Н., Флоринская Ю. Миграция: основные тренды января-февраля 2021 года https://www.iep.ru/ru/monitoring/migratsiya-osnovnye-trendy-yanvarya-fevralya-2021-goda-.html
[3] Казахстан. Расширенный миграционный профиль. 2014-2019. International Organization for Migration, 2020. С.42
[4] Трансграничные переводы физических лиц по основным странам-контрагентам https://cbr.ru/statistics/macro_itm/svs/?fbclid=IwAR0ZuirdkgipjyU_l-XiH83_QzHUwdZPRWlsRoiI0fpUxQx_Hg3c7bx-FfU
[5] Казахстан. Расширенный миграционный профиль. 2014-2019. International Organization for Migration, 2020. С.91
[6] Jakhongir Kakhkharov, Muzaffarjon Ahunov, Ziyodullo Parpiev, Inna Wolfson. South-South Migration: Remittances of Labour Migrants and Household Expenditures in Uzbekistan
[7] Grigory Ioffe Migration Between Successor States of the Soviet Union: Long-Term Factors
[8] Rustamjon Urinboyev. Migration and Hybrid Political Regimes Navigating the Legal Landscape in Russia. University of California Press, 2020
[9] Садовская Е. Инициатива Китая «Пояс и путь» и её влияние на миграционные потоки и политику в Центральной Азии. International Centre for Migration Police Development, 2019
Chudinovskikh O., Denisenko M. Labour Migration on the Post-Soviet Territory / Mikhail Denisenko, Salvatore Strozza, Matthew Light (Eds). Migration from the Newly Independent States 25 Years After the Collapse of the USSR. Springer, 2020. P.55-80
Ioffe G. Migration Between Successor States of the Soviet Union: Long-Term Factors / Mikhail Denisenko, Salvatore Strozza, Matthew Light (Eds). Migration from the Newly Independent States 25 Years After the Collapse of the USSR. Springer, 2020. P.13-28
Kakhkharov J., Ahunov M., Parpiev Z., Wolfson I. South-South Migration: Remittances of Labour Migrants and Household Expenditures in Uzbekistan / International Migration. 2020 https://www.researchgate.net/publication/345349418_South-South_Migration_Remittances_of_Labour_Migrants_and_Household_Expenditures_in_Uzbekistan
Казахстан. Расширенный миграционный профиль. 2014-2019. International Organization for Migration, 2020. С.42
Мкртчян Н., Флоринская Ю. Миграция: основные тренды января-февраля 2021 года https://www.iep.ru/ru/monitoring/migratsiya-osnovnye-trendy-yanvarya-fevralya-2021-goda-.html
Садовская Е. Инициатива Китая «Пояс и путь» и её влияние на миграционные потоки и политику в Центральной Азии. International Centre for Migration Police Development, 2019
Центральный банк Российской Федерации. Трансграничные переводы физических лиц по основным странам-контрагентам https://cbr.ru/statistics/macro_itm/svs/?fbclid=IwAR0ZuirdkgipjyU_l-XiH83_QzHUwdZPRWlsRoiI0fpUxQx_Hg3c7bx-FfU
Urinboyev R. Migration and Hybrid Political Regimes Navigating the Legal Landscape in Russia. University of California Press, 2020